Антон чехов - три сестры. Герои пьесы "Три сестры" Чехова: характеристика героев Николай львович тузенбах
Три сестры
Драма в четырех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Прозоров Андрей Сергеевич .
Наталья Ивановна , его невеста, потом жена.
Ольга, Маша, Ирина : eго сестры.
Кулыгин Федор Ильич , учитель гимназии, муж Маши.
Вершинин Александр Игнатьевич , подполковник, батарейный командир.
Тузенбах Николай Львович , барон, поручик.
Соленый Василий Васильевич , штабс-капитан.
Чебутыкин Иван Романович , военный доктор.
Федотик Алексей Петрович , подпоручик.
Родэ Владимир Карпович , подпоручик.
Ферапонт , сторож из земской управы, старик.
Анфиса , нянька, старуха 80 лет.
Действие происходит в губернском городе.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
В доме Прозоровых. Гостиная с колоннами, за которыми виден большой зал. Полдень; на дворе солнечно, весело. В зале накрывают стол для завтрака.
Ольга в синем форменном учительницы женской гимназии, все время поправляет ученические тетрадки, стоя и на ходу; Маша в черном платье, со шляпкой на коленях сидит и читает книжку, Ирина в белом платье стоит задумавшись.
Ольга . Отец умер ровно год назад, как раз в этот день, пятого мая, в твои именины, Ирина. Было очень холодно, тогда шел снег. Мне казалось, я не переживу, ты лежала в обмороке, как мертвая. Но вот прошел год, и мы вспоминаем об этом легко, ты уже в белом платье, лицо твое сияет. (Часы бьют двенадцать.) И тогда также били часы.
Пауза.
Помню, когда отца несли, то играла музыка, на кладбище стреляли. Он был генерал, командовал бригадой, между тем народу шло мало. Впрочем, был дождь тогда. Сильный дождь и снег.
Ирина . Зачем вспоминать!
За колоннами, в зале около стола показываются барон Тузенбах, Чебутыкин и Соленый.
Ольга . Сегодня тепло, можно окна держать настежь, а березы еще не распускались. Отец получил бригаду и выехал с нами из Москвы одиннадцать лет назад, и, я отлично помню, в начале мая, вот в эту пору в Москве уже все в цвету, тепло, все залито солнцем. Одиннадцать лет прошло, а я помню там все, как будто выехали вчера. Боже мой! Сегодня утром проснулась, увидела массу света, увидела весну, и радость заволновалась в моей душе, захотелось на родину страстно.
Чебутыкин . Черта с два!
Тузенбах . Конечно, вздор.
Маша, задумавшись над книжкой, тихо насвистывает песню.
Ольга . Не свисти, Маша. Как это ты можешь!
Пауза.
Оттого, что я каждый день в гимназии и потом даю уроки до вечера, у меня постоянно болит голова и такие мысли, точно я уже состарилась. И в самом деле, за эти четыре года, пока служу в гимназии, я чувствую, как из меня выходят каждый день по каплям и силы, и молодость. И только растет и крепнет одна мечта…
Ирина . Уехать в Москву. Продать дом, покончить все здесь и - в Москву…
Ольга . Да! Скорее в Москву.
Чебутыкин и Тузенбах смеются.
Ирина . Брат, вероятно, будет профессором, он все равно не станет жить здесь. Только вот остановка за бедной Машей.
Ольга . Маша будет приезжать в Москву на все лето, каждый год.
Маша тихо насвистывает песню.
Ирина . Бог даст, все устроится. (Глядя в окно.) Хорошая погода сегодня. Я не знаю, отчего у меня на душе так светло! Сегодня утром вспомнила, что я именинница, и вдруг почувствовала радость, и вспомнила детство, когда еще была жива мама. И какие чудные мысли волновали меня, какие мысли!
Ольга . Сегодня ты вся сияешь, кажешься необыкновенно красивой. И Маша тоже красива. Андрей был бы хорош, только он располнел очень, это к нему не идет. А я постарела, похудела сильно, оттого, должно быть, что сержусь в гимназии на девочек. Вот сегодня я свободна, я дома, и у меня не болит голова, я чувствую себя моложе, чем вчера. Мне двадцать восемь лет, только… Все хорошо, все от бога, но мне кажется, если бы я вышла замуж и целый день сидела дома, то это было бы лучше.
Пауза.
Я бы любила мужа.
Тузенбах (Соленому) . Такой вы вздор говорите, надоело вас слушать. (Входя в гостиную.) Забыл сказать. Сегодня у вас с визитом будет наш новый батарейный командир Вершинин. (Садится у пианино.)
Ольга . Ну, что ж! Очень рада.
Ирина . Он старый?
Тузенбах . Нет. Ничего. Самое большее, лет сорок, сорок пять. (Тихо наигрывает.) По-видимому, славный малый. Неглуп, это - несомненно. Только говорит много.
Ирина . Интересный человек?
Тузенбах . Да, ничего себе, только жена, теща и две девочки. Притом женат во второй раз. Он делает визиты и везде говорит, что у него жена и две девочки. И здесь скажет. Жена какая-то полоумная, с длинной девической косой, говорит одни высокопарные вещи, философствует и часто покушается на самоубийство, очевидно, чтобы насолить мужу. Я бы давно ушел от такой, но он терпит и только жалуется.
Соленый (входя из залы в гостиную с Чебутыкиным). Одной рукой я поднимаю только полтора пуда, а двумя пять, даже шесть пудов. Из этого я заключаю, что два человека сильнее одного не вдвое, а втрое, даже больше…
Чебутыкин (читает на ходу газету). При выпадении волос… два золотника нафталина на полбутылки спирта… растворить и употреблять ежедневно… (Записывает в книжку.) Запишем-с! (Соленому.) Так вот, я говорю вам, пробочка втыкается в бутылочку, и сквозь нее проходит стеклянная трубочка… Потом вы берете щепоточку самых простых, обыкновеннейших квасцов…
Ирина . Иван Романыч, милый Иван Романыч!
Чебутыкин . Что, девочка моя, радость моя?
Ирина . Скажите мне, отчего я сегодня так счастлива? Точно я на парусах, надо мной широкое голубое небо и носятся большие белые птицы. Отчего это? Отчего?
Чебутыкин (целуя ей обе руки, нежно) . Птица моя белая…
Ирина . Когда я сегодня проснулась, встала и умылась, то мне вдруг стало казаться, что для меня все ясно на этом свете, и я знаю, как надо жить. Милый Иван Романыч, я знаю все. Человек должен трудиться, работать в поте лица, кто бы он ни был, и в этом одном заключается смысл и цель его жизни, его счастье, его восторги. Как хорошо быть рабочим, который встает чуть свет и бьет на улице камни, или пастухом, или учителем, который учит детей, или машинистом на железной дороге… Боже мой, не то что человеком, лучше быть волом, лучше быть простою лошадью, только бы работать, чем молодой женщиной, которая встает в двенадцать часов дня, потом пьет в постели кофе, потом два часа одевается… о, как это ужасно! В жаркую погоду так иногда хочется пить, как мне захотелось работать. И если я не буду рано вставать и трудиться, то откажите мне в вашей дружбе, Иван Романыч.
Три сестры на сцене очень разные, но все одинаково великолепны. Ольга Ларисы Кузнецовой — нервозная и бойкая, Маша Юлии Высоцкой — соблазнительная и томная, а сыгранная Галиной Боб Ирина — очаровательная. Кончаловский заставляет нас полюбить всех троих как маленький островок ностальгии в стремительно меняющейся России. В конце спектакля кажется, что почти ничего не изменилось, но на самом деле изменения очень существенны.
<...>
Иногда субтитры не успевают за действием на сцене, но ценителю это дает возможность насладиться музыкой языка оригинала.
Выдающейся следует признать игру Наталии Вдовиной, исполняющей алчную неверную невестку Прозоровых. Она может дать фору в вульгарности любой жене олигарха, с каждой сценой она обретает все большую власть и контроль над имением, держа мужа в узде, в то время как несчастья постепенно губят благородных сестер.
Также нельзя не отметить Александра Домогарова в роли Вершинина, объекта Машиной страсти. Аристократический тон и изнеженные манеры — философствующий дурак воплощен им безупречно.
The Wall Street Journal
В обеих постановках Юлия Высоцкая тихо потрясает зрителя, как по-девичьи влюбленная, но в конце концов измученная Соня, и как Маша с ее заметно неустойчивым темпераментом.
Whatsonstage.com
Эпилог. Он потрясает до шокового состояния. Удар наотмашь, под дых, как некогда выразился сам Кончаловский по поводу своих впечатлений от фильмов «Летят журавли» и «Пепел и алмаз».
Эпилог - это убийственно беспощадный ответ на робкую надежду и желание Ольги: «Если бы знать...» Вот и знай! И ужаснись!
Но это и ответ зрителю! Мы получаем в ответ на наши слепые исторические «эксперименты» или адское пламя в финале «Сибирады», или крысиную агрессию в «Щелкунчике», или склеп для «белой» России в «Сестрах». Режиссер настойчиво, еще и еще раз возвращает нас к тому зерну, из которого проросла историко-культурная катастрофа нации: «Знайте! Ужаснитесь сами себе!»
Виктор Филимонов
Кончаловский не только легендарный кинорежиссер, но, судя по его постановкам, сейчас идущим в Лондоне, еще и прекрасный театральный постановщик. Постановки «Дяди Вани» и «Трех сестер» Чехова - мастерские и глубокие прочтения шедевров...
Три сестры - это Ольга, которая в исполнении Ларисы Кузнецовой выглядит почти как Джульетта Мазина в «Дороге» Феллини; блестящая и прекрасная Юлия Высоцкая в роли полной эротического напряжения Маши; и эмоциональная Галина Боб в роли молодой Ирины, проделывающей убедительный путь от идеалистического романтизма до почти джейн-остиновского принятия необходимости выйти замуж.
Этой постановке удается быть одновременно простой и глубокой; каждый член труппы пропитан почти осязаемым ощущением собственного персонажа.
И в своей обыкновенности к концу пьесы персонажи возвышаются до уровня трагедии, трагического осознания и уровня квази-мистического понимания человеческого удела.
Если это хороший пример того, насколько эта труппа предана тексту, который берется играть, и насколько детально она его интерпретирует, то этого достаточно, чтобы я, как три сестры, пылко захотел в Москву - хотя бы затем, чтобы увидеть больше постановок московского Академического государственного театра Моссовета.
«Смешная старая дева Ольга смешно несет свой крест за всю семью. И именно она в финале, расталкивая съезжающиеся двери, крикнет в обрушающуюся темноту: «Если бы знать!» Так кричат перед ямой, перед самой бедой...
Вот любящая женщина — Маша, артистка Юлия Высоцкая. Интересна, но без вычурностей, говорит просто и даже в простоватой манере. За сдержанной простотой игры — большое чувство, которое так и не найдет выхода. Может быть, поэтому она кашляет? Впрочем, вот этот намек на чеховский диагноз показался некоторой натяжкой...
Хотел того или нет Андрон Кончаловский, но спектакль у него получился, как кино. Жизнь, лишенная сценических котурнов, жизнь, какая она есть. А когда она была или не была — какая разница...»
«..смотрится она исключительно потому, что все артисты играют на разрыв аорты. Так, будто это их последняя роль. Роль, от которой зависит жизнь в профессии.»
«И «по Кончаловскому» все в этом спектакле, как в жизни — вечные несовпадения, нелюбовь, несудьба...»
Москва, журнал «Ваш досуг», Наталья Витвицкая, 06.12.2012
«Спектакль нескучный (для меня это главное!). Андрей Сергеевич много чего придумал, включая манерно грассирующего Вершинина-Домогарова. Таких Вершининых я еще никогда и нигде не видел. А еще постановщик придумал между переменами декораций показывать видеозапись интервью с актерами: Кончаловский спрашивает, что для них Чехов и какие недостатки есть у их персонажей. Актеры отвечают - кто-то серьезно, а кто-то откровенно стебется. Публике весело... Костюмы нарисовал Рустам Хамдамов, сценографию режиссер сделал сам».
Москва, Afisha.ru , Влад Васюхин
«В день своего рождения Андрон Кончаловский сделал себе подарок: в этот вечер отправился не в ресторан, а в театр, на собственную премьеру — «Три сестры». Вышел на сцену и залу объявил: «Вы — мой подарок»...»
Москва, газета "Московский комсомолец", Марина Райкина, 30.10.2012
«..Как поклонник классики и знаменитый деятель искусств он тянется к абстрактно-традиционному Чехову, но как язвительный и недобрый прагматик ищет, где бы вставить классику шпильку...»
Москва, газета "Коммерсант", Роман Должанский, 29.10.2012
«Что происходит в доме? Происходит жизнь: именины справляют, объясняются в любви, мужчины руки распускают или без объяснений страдают.
У Кончаловского, самого выросшего в Доме с большой буквы (дед — художник Кончаловский, мать — удивительная писательница, отец — сами знаете кто), в Доме с традициями. И поэтому понятие «Дом» для него очень важно: как основа, как своя земля. Но он не строит ему памятник, как построил Лев Додин в своих «Трех сестрах», а оставил его живым. Отсюда некая неприбранность, некая суета и неразбериха. Одновременно говорят, спорят, хохочут или поют за кадром, то есть за кулисами.»
Москва, газета "Московский Комсомолец", Марина Райкина, 30.10.2012
"Театральному зрителю, видевшему всевозможных "сестер", подарена
история, персонажи которой, словно пазлы, сложились в единое целое. Большая редкость, кстати: обычно постановщики раскручивают ту или иную линию, подчеркивают тот или иной характер, расставляют собственные (не всегда оправданные) акценты".
"Кончаловский, впадая в "ересь" сиюминутности, умудряется следовать интонации Антона Павловича. Чехов продолжает жить и звучать в спектакле даже в паузах. Работая над сценографией перехода от одной сцены к другой, режиссер изящно синтезировал возможности современного театра и кино.
Он переносит зрительское внимание со сцены на громадный экран, на котором артисты, уже без костюмов и грима, отвечают на закадровый вопрос, что для каждого из них значит Чехов.
Москва, газета "Московская правда", 16.12.2012
«Спектакли Кончаловского ироничны и нежны одновременно, и лишены пафоса».
Санкт-Петербург, bileter.ru
«Как и в «Дяде Ване», Кончаловский в новом спектакле сознательно разбивает каждую картину возвращением зрителя к современной вне театральной «реальности», что, по его замыслу, должно давать зрителю возможность снова окунаться в чеховский мир по возобновлении действия.
Пьесу «Три сестры» Андрей Кончаловский воспринимает как многоголосую симфонию с несколькими основными темами, а также с лейтмотивами и отводит себе место дирижера, интерпретатора великого произведения. В спектакле задействован блестящий «оркестр» актеров-исполнителей: Александр Домогаров, Юлия Высоцкая, Павел Деревянко, Наталия Вдовина, Ирина Карташева, Александр Бобровский, Лариса Кузнецова, Галина Боб, Виталий Кищенко, Анатолий Гришин, Владас Багдонас. Создавая сложное сценическое многоголосье, они заставляют зрителей по-новому взглянуть на давно знакомых персонажей и по-новому пережить вместе с ними их трагедии».
Санкт-Петербург, Кассир.ру
Андрей Сергеевич Кончаловский — это чудесно! Без лишнего пафоса замечу, что, кажется, он в жизнь претворил цитату своего любимого Чехова: «В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли».
Рига, LifeNews, Андрей Шаврей
Эротизм спектакля Кончаловского, на самом деле, антиэротизм. Поскольку в тех условиях, в которых разворачивается действие пьесы (год написания - 1900-й) и которые в прологе и в эпилоге вещи акцентирует режиссер, невозможно никакое оплодотворение этими мужчинами этих женщин. Как я уже говорил, их жизненный цикл исчерпан. Не зря же удивленному предложенным толкованием его роли (Вершинин) Домогарову режиссер напомнил, что недалек тот час, когда всех их (офицеров будущей белой армии) расстреляют. У них нет семейного, домашнего будущего. Они не могут стать отцами. Они и женщины, по-детски суетящиеся рядом с ними, обречены на бесплодие...
Виктор Филимонов
"...я взглянул на чеховскую троицу, в трактовке Кончаловского, как на некое единое в своем бытии существо.
Это существо - Женщина в трех возрастных ипостасях. В таком толковании образа много, я думаю, от замысла самого Чехова. В спектакле три возрастных ипостаси даны не в абстракции символа, а как три вполне конкретные, объемные фигуры в конкретных же социально-исторических, культурных и психологических условиях, пережитых и драматургом - с особой силой концентрации чувства к финалу собственной жизни..."
Виктор Филимонов
«Легкое недоумение публики, ожидавшей увидеть нечто привычное и "классическое", превращается в явное непонимание, когда на сцене появляется Вершинин (Александр Домогаров). Да, привычка - вторая натура, поэтому даже я ожидала увидеть выход Героя и Настоящего Мужчины, а что уж говорить о многочисленных поклонницах Домогарова! Но... На сцену вышел человек в военной форме, смешными, почти карикатурными усами кавалериста, зализанными волосами и моноклем. Герой, ничего не скажешь!..»
«Я не знала, что Вершинин может быть комическим персонажем, как не знала, что Александр Домогаров талантлив еще и как комический актер. За эти открытия мое личное спасибо режиссеру.»
Драма в четырех действиях
Действующие лица
Прозоров Андрей Сергеевич
.
Его сестры: Ольга, Маша, Ирина
.
Кулыгин Федор Ильич
, учитель гимназии, муж Маши.
Вершинин Александр Игнатьевич
, подполковник, батарейный
командир.
Тузенбах Николай Львович
, барон, поручик.
Соленый Василий Васильевич
, штабс-капитан.
Чебутыкин Иван Романович
, военный доктор.
Ферапонт
, сторож из земской управы, старик.
Анфиса
, нянька, старуха 80 лет.
Действие первое
В доме Прозоровых. Гостиная с колоннами, за которыми виден большой зал. Полдень; на дворе солнечно, весело. В зале накрывают стол для завтрака.
.................
Чебутыкин (смеется) . А я в самом деле никогда ничего не делал. Как вышел из университета, так не ударил пальцем о палец, даже ни одной книжки не прочел, а читал только одни газеты... (Вынимает из кармана другую газету.) Вот... Знаю по газетам, что был, положим, Добролюбов, а что он там писал - не знаю... Бог его знает...
Слышно, как стучат в пол из нижнего этажа.
Вот... Зовут меня вниз, кто-то ко мне пришел. Сейчас приду... погодите...
(Торопливо уходит, расчесывая бороду.)
Ирина.
Это он что-то выдумал.
Тузенбах.
Да. Ушел с торжественной физиономией, очевидно,
принесет вам
сейчас подарок.
Ольга.
Да, это ужасно. Он всегда делает глупости.
Маша.
У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том...
Златая цепь
на
дубе том... (Встает и напевает тихо.)
Ольга.
Ты сегодня невеселая, Маша. (Маша, напевая, надевает
шляпу.)
Куда ты?
Маша.
Домой.
Ирина.
Странно...
Тузенбах.
Уходить с именин!
Маша.
Все равно... Приду вечером. Прощай, моя хорошая...
(Целует Ирину.)
Желаю тебе еще раз, будь здорова, будь счастлива. В прежнее время,
когда
был жив отец, к нам на именины приходило всякий раз по тридцать --
сорoк
офицеров, было шумно, а сегодня только полтора человека и тихо, как в
пустыне... Я уйду... Сегодня я в мерлехлюндии, невесело мне, и ты не
слушай
меня. (Смеясь сквозь слезы.)
После поговорим, а пока прощай,
моя
милая,
пойду куда-нибудь.
Ирина
(недовольная)
. Ну, какая ты...
Ольга
(со слезами)
. Я понимаю тебя, Маша.
Соленый.
Если философствует мужчина, то это будет
философистика или
там софистика; если же философствует женщина или два женщины, то уж
это
будет - потяни меня за палец.
Маша.
Что вы хотите этим сказать, ужасно страшный человек?
Соленый.
Ничего. Он ахнуть не успел, как на него медведь
насел.
Пауза.
Маша (Ольге, сердито) . Не реви!
Входят Анфиса и Ферапонт с тортом.
Анфиса.
Сюда, батюшка мой. Входи, ноги у тебя чистые.
(Ирине.)
Из
земской
управы, от Протопопова, Михаила Иваныча... Пирог.
Ирина.
Спасибо. Поблагодари. (Принимает торт.)
Ферапонт. Чего?
Ирина
(громче). Поблагодари!
Ольга.
Нянечка, дай ему пирога. Ферапонт, иди, там тебе пирога
дадут.
Ферапонт.
Чего?
Анфиса.
Пойдем, батюшка Ферапонт Спиридоныч. Пойдем...
(Уходит с
Ферапонтом.)
Маша.
Не люблю я Протопопова, этого Михаила Потапыча, или
Иваныча.
Его не следует приглашать.
Ирина.
Я не приглашала.
Маша.
И прекрасно.
Входит Чебутыкин, за ним солдат с серебряным самоваром; гул изумления и недовольства.
Ольга
(закрывает лицо руками)
. Самовар! Это ужасно!
(Уходит в залу
к столу.)
Ирина.
Голубчик Иван Романыч, что вы делаете!
Тузенбах
(смеется). Я говорил вам.
Маша.
Иван Романыч, у вас просто стыда нет!
Чебутыкин.
Милые мои, хорошие мои, вы у меня единственные, вы
для меня
самое дорогие, что только есть на свете. Мне скоро шестьдесят, я
старик, одинокий, ничтожный старик... Ничего во мне нет хорошего,
кроме этой
любви к вам, и если бы не вы, то я бы давно уже не жил на свете...
(Ирине.)
Милая, деточка моя, я знаю вас со дня вашего рождения... носил на
руках...
я любил покойницу маму...
Ирина.
Но зачем такие дорогие подарки!
Чебутыкин
(сквозь слезы, сердито).
Дорогие подарки...
Ну вас совсем!
(Денщику.)
Неси самовар туда... (Дразнит.)
Дорогие
подарки...
Денщик уносит самовар в залу.
.................
Входит Кулыгин в форменном фраке
Кулыгин
(подходит к Ирине)
. Дорогая сестра, позволь мне
поздравить
тебя с днем твоего ангела и пожелать искренно, от души, здоровья и
всего
того, что можно пожелать девушке твоих лет. И позволь поднести тебе в
подарок
вот эту книжку. (Подает книжку.)
История нашей гимназии за
пятьдесят лет,
написанная мною. Пустяшная книжка, написанная от нечего делать, но ты
все-таки прочти. Здравствуйте, господа! (Вершинину.)
Кулыгин,
учитель
здешней гимназии. Надворный советник. (Ирине.)
В этой книжке
ты
найдешь
список всех кончивших курс в нашей гимназии за эти пятьдесят лет.
Feci quod
potui, faciant meliora potentes. (Целует Машу.)
Ирина.
Но ведь на Пасху ты уже подарил мне такую книжку.
Кулыгин
(смеется)
. Не может быть! В таком случае отдай
назад, или вот
лучше
отдай полковнику. Возьмите, полковник. Когда-нибудь прочтете от
скуки.
Вершинин.
Благодарю вас. (Собирается уйти.)
Я
чрезвычайно рад, что
познакомился...
.................
Тузенбах Николай Львович
А.П. Чехов
ТРИ СЕСТРЫ
Драма в четырех действиях
Прозоров Андрей Сергеевич.
Наталья Ивановна его невеста, потом жена.
Ольга
Маша
eго сестры
Ирина
Кулыгин Федор Ильич учитель гимназии, муж Маши.
Вершинин Александр Игнатьевич подполковник, батарейный командир.
Тузенбах Николай Львович барон, поручик.
Соленый Василий Васильевич штабс-капитан.
Чебутыкин Иван Романович военный доктор.
Федотик Алексей Петрович подпоручик.
Родэ Владимир Карпович подпоручик.
Ферапонт сторож из земской управы, старик.
Анфиса нянька, старуха 80 лет.
Действие происходит в губернском городе.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
В доме Прозоровых. Гостиная с колоннами, за которыми виден большой зал. Полдень; на дворе солнечно, весело. В зале накрывают стол для завтрака. Ольга в синем форменном учительницы женской гимназии, все время поправляет ученические тетрадки, стоя и на ходу; Маша в черном платье, со шляркой на коленяк сидит и читает книжку, Ирина в белом платье стоит задумавшись.
Чебутыкин. Черта с два!
Тузенбах
. Конечно, вздор.
Ольга. ….. Я бы любила мужа.
Тузенбах
. (Соленому). Такой вы вздор говорите, надоело вас слушать. (Входя в гостиную.) Забыл сказать. Сегодня у вас с визитом будет наш новый батарейный командир Вершинин. (Садится у пианино.)
Ирина. Он старый?
Тузенбах
. Нет. Ничего. Самое большее, лет сорок, сорок пять. (Тихо наигрывает.) По-видимому, славный малый. Неглуп, это - несомненно. Только говорит много.
Ирина. Интересный человек?
Тузенбах
. Да, ничего себе, только жена, теща и две девочки. Притом женат во второй раз. Он делает визиты и везде говорит, что у него жена и две девочки. И здесь скажет. Жена какая-то полоумная, с длинной девической косой, говорит одни высокопарные вещи, философствует и часто покушается на самоубийство, очевидно, чтобы насолить мужу. Я бы давно ушел от такой, но он терпит и только жалуется.
Ирина. …. Мне двадцать лет!
Тузенбах
. Тоска по труде, о боже мой, как она мне понятна! Я не работал ни разу в жизни. Родился я в Петербурге, холодном и праздном, в семье, которая никогда не знала труда и никаких забот. Помню, когда я приезжал домой из корпуса, то лакей стаскивал с меня сапоги, я капризничал в это время, а моя мать смотрела на меня с благоговением и удивлялась, когда другие на меня смотрели иначе. Меня оберегали от труда. Только едва ли удалось оберечь, едва ли! Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая идет, уже близка и скоро сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку. Я буду работать, а через какие-нибудь 25-30 лет работать будет уже каждый человек. Каждый!
Чебутыкин. Я не буду работать.
Тузенбах
. Вы не в счет.
Ирина. Это он что-то выдумал.
Тузенбах
. Да. Ушел с торжественной физиономией, очевидно, принесет вам сейчас подарок.
Ирина. Странно...
Тузенбах
. Уходить с именин!
Ирина. ….. что вы делаете!
Тузенбах
. (смеется). Я говорил вам.
Анфиса …. давно пора... Господи...
Тузенбах
. Вершинин, должно быть.
Вершинин ….как идет время!
Тузенбах
. Александр Игнатьевич из Москвы.
Соленый ….только дай ему пофилософствовать.
Тузенбах
. Василий Васильич, прошу вас оставить меня в покое... (Садится на другое место.)
Ирина … это следовало бы записать...
Тузенбах
. Через много лет, вы говорите, жизнь на земле будет прекрасной, изумительной. Это правда. Но, чтобы участвовать в ней теперь, хотя издали, нужно приготовляться к ней, нужно работать...
Вершинин …вот таких цветов... (Потирает руки.)
Тузенбах
. Да, нужно работать. Вы, небось, думаете: расчувствовался немец. Но я, честное слово, русский и по-немецки даже не говорю. Отец у меня православный...
(Пауза.)
Маша…целый вечер у директора.
Тузенбах
. Я бы не пошел на вашем месте... Очень просто.
Соленый (проходя в залу). Цып, цып, цып...
Тузенбах
. Довольно, Василий Васильич. Будет!
Андрей (за сценой). Сейчас. (Входит и идет к столу.)
Тузенбах
. О чем вы думаете?
Ирина…одни глупости...
Тузенбах
. Странный он человек. Мне и жаль его, и досадно, но больше жаль. Мне кажется, он застенчив... Когда мы вдвоем с ним, то он бывает очень умен и ласков, а в обществе он грубый человек, бретер. Не ходите, пусть пока сядут за стол. Дайте мне побыть около вас. (Пауза.) Сколько лет нам осталось впереди, длинный, длинный ряд дней, полных моей любви к вам...
Ирина. Николай Львович, не говорите мне о любви.
Тузенбах
. (не слушая). У меня страстная жажда жизни, борьбы, труда, и эта жажда в душе слилась с любовью к вам, Ирина, и, как нарочно, вы прекрасны, и жизнь мне кажется такой прекрасной! О чем вы думаете?
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Декорация первого акта. Восемь часов вечера. За сценой на улице едва слышно играют на гармонике. Нет огня. Входит Наталья Ивановна в капоте, со свечой: она идет и останавливается у двери, которая ведет в комнату Андрея.
Маша….говорите о чем-нибудь другом...
(Ирина и Тузенбах входят через залу.)
Тузенбах
. У меня тройная фамилия. Меня зовут барон Тузенбах-Кроне-Альтшауер, но я русский, православный, как вы. Немецкого у меня осталось мало, разве только терпеливость, упрямство, с каким я надоедаю вам. Я провожаю вас каждый вечер.
Ирина. Как я устала.
Тузенбах
. И каждый вечер буду приходить на телеграф и провожать вас домой, буду десять - двадцать лет, пока вы не прогоните... (Увидев Машу и Вершинина, радостнo.) Это вы? Здравствуйте.
Ирина. (Тузенбаху.) Милый, постучите.
(Тузенбах стучит в пол.)
Вершинин… пофилософствуем.
Тузенбах
. Давайте. О чем?
Вершинин… через двести - триста.
Тузенбах
. Что ж? После нас будут летать на воздушных шарах, изменятся пиджаки, откроют, быть может, шестое чувство и разовьют его, но жизнь останется все та же, жизнь трудная, полная тайн и счастливая. И через тысячу лет человек будет так же вздыхать: "ах, тяжко жить! " - и вместе с тем точно как же, как теперь, он будет бояться и не хотеть смерти.
Вершинин нашего бытия.
(Маша тихо смеется.)
Тузенбах
. Что вы?
Вершинин…потомки потомков моих.
(Федотик и Родэ показываются в зале; они садятся и напевают тихо, наигрывая на гитаре.)
Тузенбах
. По-вашему, даже не мечтать о счастье! Но если я счастлив!
Вершинин. Нет.
Тузенбах
. (всплеснув руками и смеясь). Очевидно, мы не понимаем друг друга. Ну, как мне убедить вас?
(Маша тихо смеется.)
(Показывая ей палец.) Смейтесь! (Вершинину.) Не то что через двести или триста, но и через миллион лет жизнь останется такою же, как и была; она не меняется, остается постоянною, следуя своим собственным законам. Перелетные птицы, журавли, например, летят и летят, и какие бы философы ни завелись среди них; и пускай философствуют, как хотят, лишь бы летели...
Маша. Все-таки смысл?
Тузенбах
. Смысл... Вот снег идет. Какой смысл?
Вершинин. Все-таки жалко, что молодость прошла...
Тузенбах
. А я скажу: трудно с вами спорить, господа? Ну вас совсем...
(Пауза)
Жребий брошен. Вы знаете, Мария Сергеевна, я подал в отставку.
Маша. Слышала.
Тузенбах
. (Встает) Какой я военный? Ну, да все равно, впрочем... Буду работать. Хоть один день в моей жизни поработать так, чтобы прийти вечером домой, в утомлении повалиться в постель и уснуть тотчас же. (Уходя в залу.) Рабочие, должно быть, спят крепко!
Наташа ….эти твои слова.
Тузенбах
. (сдерживая смех). Дайте мне... дайте мне... Там, кажется, коньяк...
Наташа…нему, простите... (Уходит.)
Тузенбах
. (идет к Соленому, в руках графинчик с коньяком). Все вы сидите один, о чем-то думаете - и не поймешь, о чем. Ну, давайте мириться. Давайте выпьем коньяку.
(Пьют.)
Сегодня мне придется играть на пианино всю ночь, вероятно, играть всякий вздор...
Соленый. Почему мириться? Я с вами не ссорился.
Тузенбах
. Всегда вы возбуждаете такое чувство, как будто между нами что-то произошло. У вас характер странный, надо сознаться.
Соленый. очень многих.
Тузенбах
. Я часто сержусь на вас, вы постоянно придираетесь ко мне, когда мы бываем в обществе, но все же вы мне симпатичны почему-то. Куда ни шло, напьюсь сегодня. Выпьем!
Соленый.... как говорят...
Тузенбах
. Подаю в отставку. Баста! Пять лет все раздумывал и, наконец, решил. Буду работать.
Соленый…забудь мечтания свои...
(Пока они говорят, Андрей входит с книгой тихо и садится у свечи.)
Тузенбах
. Буду работать. Когда придут ряженые?
Ирина. Обещали к девяти; значит, сейчас.
Тузенбах
. (обнимает Андрея). Ах вы сени, мои сени, сени новые мои...
Чебутыкин (пляшет). Решетчаты-е!
(Смех.)
Тузенбах
. (целует Андрея). Черт возьми, давайте выпьем. Андрюша, давайте выпьем на ты. И я с тобой, Андрюша, в Москву, в университет.
Соленый. … в другую комнату... (Уходит в одну из дверей.)
Тузенбах
. (Смеется.) Господа, начинайте, я сажусь играть!
(Садится за пианино, играет вальс.)
Чебутыкин. Нам пора уходить. Будьте здоровы.
Тузенбах
. Спокойной ночи. Пора уходить.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Комната Ольги и Ирины. Налево и направо постели, загороженные ширмами. Третий час ночи. За сценой бьют в набат по случаю пожара, начавшегося уже давно. Видно, что в доме еще не ложились спать. На диване лежит Маша, одетая, как обыкновенно, в черное платье. Входит Ольга и Анфиса.
Чебутыкин …не помню ничего.(Плачет.)
(Ирина, Вершинин и Тузенбах входят; на Тузенбахе штатское платье, новое и модное.)
Кулыгин (подходя к ним). Который час, господа?
Тузенбах
. Уже четвертый час. Светает.
Кулыгин….Молодец!
Тузенбах
. Меня все просят устроить концерт в пользу погорельцев.
Ирина. Ну, кто там...
Тузенбах
. Можно бы устроить, если захотеть. Марья Сергеевна, например, играет на рояле чудесно.
Ирина. Она уже забыла. Три года не играла... или четыре.
Тузенбах
. Здесь в городе решительно никто не понимает музыки, ни одна душа, но я, я понимаю и честным словом уверяю вас, Марья Сергеевна играет великолепно, почти талантливо.
Кулыгин. Вы правы, барон. Я ее очень люблю, Машу.
Тузенбах
. Уметь играть так роскошно и в то же время сознавать, что тебя никто, никто не понимает?
Вершинин…будто в Читу.
Тузенбах
. Я тоже слышал. Город тогда совсем опустеет.
Ирина. ….Барон спит! Барон!
Тузенбах
. (очнувшись). Устал я, однако... Кирпичный завод... Это я не брежу, а в самом деле, скоро поеду на кирпичный завод, начну работать... Уже был разговор. Поедемте со мной, поедемте работать вместе!
Маша. Николай Львович, уходите отсюда.
Тузенбах
. У вас слезы на глазах. Ложитесь спать, уж светает... начинается утро... Если бы мне было позволено отдать за вас жизнь свою?
Маша. Николай Львович, уходите! Ну, что право...
Тузенбах
. Ухожу... (Уходит.)
З а н а в е с
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Старый сад при доме Прозоровых. Длинная еловая аллея, в конце которой видна река. На той стороне реки - лес. Направо терраса дома; здсеь на столе бутылки и стаканы; видно, что только что пили шампанское. Двенадцать часов дня. С улицы к реке через сад ходят изредка прохожие; быстро проходят человек пять солдат. Чебутыкин в благодушном настроении, которое не покидает его в течение всего акта, сидит в кресле, в саду ждет, когда его позовут; он в фуражке и с палкой. Ирина, Кулыгин с орденом на шее, без усов, и Тузенбах, стоя на террасе, провожают Федотика и Родэ, которые сходят вниз; оба офицера в походной форме.
Тузенбах . (целуется с Федотиком). Вы хороший, мы жили так дружно. (Целуется с Родэ.) Еще раз... Прощайте, дорогой мой!
Федотик (с досадой). Да постой!
Тузенбах
. Даст бог, увидимся. Пишите же нам. Непременно пишите.
Федотик …. и спокойствие.
Тузенбах
. И скучища страшная.
Кулыгин. …около театра...
Тузенбах
. Перестаньте! Ну, что право... (Машет рукой и уходит в дом.)
Ферапонт. На то ведь и бумаги, чтоб их подписывать. (Уходит в глубину сцены.)
(Входят Ирина и Тузенбах в соломенной шляпе, Кулыгин проходит через сцену, крича: "Ау, Маша, ау!")
Тузенбах
. Это, кажется, единственный человек в городе, который рад, что уходят военные. Милая, я сейчас приду.
Ирина. Куда ты?
Тузенбах
. Мне нужно в город, затем... проводить товарищей.
Ирина. …. около театра?
Тузенбах
. (нетерпеливое движение). Через час я вернусь и опять буду с тобой. (Целует ей руки.) Ненаглядная моя... (Всматривается ей в лицо.) Уже пять лет прошло, как я люблю тебя, и все не могу привыкнуть, и ты кажешься мне все прекраснее. Какие прелестные, чудные волосы! Какие глаза! Я увезу тебя завтра, мы будем работать, будем богаты, мечты мои оживут. Ты будешь счастлива. Только вот одно, только одно: ты меня не любишь!
Ирина….беспокойный взгляд.
Тузенбах
. Я не спал всю ночь. В моей жизни нет ничего такого страшного, что могло бы испугать меня, и только этот потерянный ключ терзает мою душу, не дает мне спать. Скажи мне что-нибудь.
Ирина. Что? Что сказать? Что?
Тузенбах
. Что-нибудь.
Ирина. Полно! Полно!
(Пауза.)
Тузенбах
. Какие пустяки, какие глупые мелочи иногда приобретают в жизни значение, вдруг ни с того ни с сего. По-прежнему смеешься над ними, считаешь пустяками, и все же идешь и чувствуешь, что у тебя нет сил остановиться. О, не будем говорить об этом! Мне весело. Я точно первый раз в жизни вижу эти ели, клены, березы, и все смотрит на меня с любопытством и ждет. Какие красивые деревья и, в сущности, какая должна быть около них красивая жизнь!
(Крик: "Ау! Гоп-гоп!")
Надо идти, уже пора... Вот дерево засохло, но все же оно вместе с другими качается от ветра. Так, мне кажется, если я и умру, то все же буду участвовать в жизни так или иначе. Прощай, моя милая... (Целует руки.) Твои бумаги, что ты мне дала, лежат у меня на столе, под календарем.
Ирина. И я с тобой пойду.
Тузенбах
. (тревожно). Нет, нет! (Быстро идет, на аллее останавливается.) Ирина!
Ирина. Что?
Тузенбах
. (не зная, что сказать). Я не пил сегодня кофе. Скажешь, чтобы мне сварили... (Быстро уходит.)
Сочинение
ТУЗЕНБАХ - центральный персонаж драмы А.П.Чехова «Три сестры» (1900). Барон Т., обрусевший немец, родившийся в Петербурге, «холодном и праздном», - самый счастливый человек в пьесе. Он остро чувствует «рубежность», «переломность» настоящего времени и всем своим существом устремлен к надвигающейся «громаде», «здоровой, сильной буре», которая «сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку». В горячей убежденности Т. в необходимости труда, последовательной, обязательной для каждого человека работы («Через каких-нибудь двадцать пять - тридцать лет работать будет уже каждый человек. Каждый!») сказывается его «немецкая» здоровая любовь к «порядку», к разумному устройству жизни, его вера в осмысленный, созидательный труд, преобразующий общество и человека. Тут обнаруживается близость образу Штольца («Обломов» И.А.Гончарова). Т. лишен скепсиса и не склонен смотреть на теперешнее состояние жизни как на безнадежное. Он считает, что и в будущем «жизнь останется все та же, жизнь трудная, полная тайн и счастливая». Ему в высшей степени присущ «дар проникновения в жизнь», дар любви к жизни, дар быть счастливым даже в безответном чувстве к Ирине. Ему понятна и близка ее «тоска по труде». И он не устает своим бодрым верованием в жизнь поддерживать душевные силы Ирины. Т. не только мечтает о «новой жизни», но и готовится к ней: выходит в отставку, выбирает работу инженера на кирпичном заводе и собирается, обвенчавшись с Ириной, уехать туда: «Я увезу тебя завтра, мы будем работать, будем богаты, мечты твои оживут. Ты будешь счастливой». Но нелепая, обычная, «всегдашняя» стычка с Соленым привела к дуэли. Прощание Т. с Ириной абсолютно лишено «преддуэльной лихорадки» (ср.: «Дуэль» Чехова, «Поединок» Куприна). Напротив, обычно мягкий, всегда примирительно настроенный Т. обнаруживает мужество и громадную «сосредоточенность спокойствия и боли» (П.А.Марков). Будто впервые увидев красоту окружающей природы, ощутив живой трепет осенних листьев, Т. произносит слова, ставшие итогом его жизненной веры: «Какие красивые деревья и в сущности какая должна быть около них красивая жизнь!» Первый исполнитель роли Т. - В.Э.Мейерхольд (1901). Среди других исполнителей - В.И.Качалов (1901), Н.П.Хмелев (1940), С.Ю.Юрский (1965).